Главнее только Бог

1

«ГЛАВНЕЕ ТОЛЬКО БОГ ,,,»

Идентификация подлинного автора произведений Шекспира

"Нет ничего сокровенного, что не открылось бы,
и тайного, что не было бы узнано"
Евангелие от Матфея, Глава десятая.

В авторстве Шекспира сомневались: Байрон, Диккенс, Дизраэли, Бисмарк, Твен, Уитмен, Джеймс, Фрейд, Чаплин, Пальмерстон, Голсуорси, Ахматова, Набоков и многие другие. На дюжине языков опубликовано несколько тысяч антишекспировских работ, в которых насчитывается 57 кандидатов на роль подлинного автора, а в 1964 году один исследователь в отчаянии предложил передать решение проблемы компьютеру, потому что оно превышает, по его мнению, возможности человеческого разума…

Много раз убеждаясь в том, что хорошо заданный вопрос – больше половины ответа, попытаюсь, так сказать, взять быка за рога следующим вопросом.

Почему многократно (в 12 сонетах) обещающий обессмертить своего молодого друга автор говорит о себе, что он «обречён безвестности», что «его удел – общая могила» (сонет 81)? Разве можно обессмертить героя сонетов, не обессмертив автора? Разве это не равносильно утверждению, что Шекспир - псевдоним, а подлинный автор останется неизвестным?..

Или еще: почему прах Шекспира, величайшего из англичан, «человека двух тысячелетий» (по результатам недавнего опроса его соотечественников) не покоится в Вестминстерском аббатстве, усыпальнице знаменитых людей Англии? Ответ нужно искать у северной стены алтаря стратфордской церкви Троицы в необычно глубокой, семнадцатифутовой (т.е. пятиметровой) могиле Шекспира и в надписи на его могильной плите:

«О, добрый друг, во имя бога,
Ты прах под камнем сим не трогай;
Сна не тревожь костей моих;
Будь проклят тот, кто тронет их!..»

Разве это не явное опасение покойного быть перезахороненным? Но откуда оно у автора великих произведений? Ведь не переноса же его праха в Вестминстерское аббатство он опасался? Другое дело, если он лишь псевдоним, подставное лицо. Тогда весьма высока вероятность тайного перезахоронения для предотвращения кощунственного переноса праха лжеавтора в английский Пантеон, и вполне понятен его страх и его напрасные контрмеры… В самом деле, трудно ли подкупить церковного сторожа и что такое ночная пятиметровая раскопка для всемогущей тайной полиции?..

2

Ибо когда в 1622 году городские власти Стратфорда, прослышав о готовящемся выпуске первого собрания пьес Шекспира, поставили своему 6 лет назад умершему горожанину надмогильный памятник, то в предисловии к шекспировскому фолианту, вышедшему в следующем году, драматург Бен Джонсон, подозреваемый в сотрудничестве с тайной полицией, не удержался от искушения обронить, на фоне славословий автору, фразу: «Ты надгробный памятник без могилы». Иными словами, то, чего боялся и чему пытался помешать Шекспир, произошло.

Впрочем, не остановивший тайную полицию суеверный страх перед проклятием покойного действовал на протяжении четырёх столетий настолько безотказно, что даже жену Шекспира, выразившую в завещании желание быть погребённой с мужем, похоронили в 1623 году по соседству, не осмелившись вскрыть его могилу. И только уже в наши дни её рентгеновское просвечивание (искали рукописи) полностью подтвердило правоту Бена Джонсона: ни рукописей, ни костей…

Потеря алтарной церковной могилы именитого горожанина и мирского приходского священника (каковым, вернувшись из Стратфорда, стал Шекспир) – особенно на фоне утверждения Бена Джонсона – исключается; остаётся только одно: тайное перезахоронение, сделавшее невозможным перенос праха лжеавтора в Вестминстерское аббатство, где стоит лишь памятник ему, снова, задним числом, подтверждающий слова Бена Джонсона: «Ты памятник без могилы».

Важно, что заранее предсказанная пустота могилы Шекспира, вместе с её нарочитой пятиметровой глубиной и угрожающей надписью на могильной плите, математически однозначно свидетельствует о его лжеавторстве, что позволяет (по вознаграждению за сопряжённую с неудобствами роль автора) выйти на последнего. А факты таковы, что с переходом труппы в 1594 году под покровительство кузена королевы, лорда-камергера Хансдона, третьестепенный актёр и лжедраматург, Шекспир, внезапно становится одним из двух её пайщиков-основателей, а в 1596 году, ешё при жизни лорда-камергера, сопредседателя Геральдической палаты, в последнюю поступает ходатайство о дворянстве, которое он в том же году и получил, - для актёра вещь по тем временам неслыханная (членов геральдической коллегии порицали потом за это) – а в следующем году покупает один из самых больших в Стратфорде домов с садами… Для сравнения: при других официальных покровителях труппы он до 1593 года даже не упоминается в её списках. На авторство Хансдона указывает и записанный современником придворный анекдот, в котором Шекспир называет себя кузеном королевы, каковым был только Хансдон… Впечатляет совпадение всех деталей его любовного романа с описанным в сонетах.

Если и этого мало, знайте, что душеприказчица королевы изначально планировала выход первого издания собрания пьес Шекспира в 1622 году, т.е. к столетию со дня рождения кузена королевы, а второе издание вышло в 1632 году, к 110-летию со дня его рождения…

В 1994 году в девятом номере газеты «Совершенно секретно» была впервые опубликована моя версия о подлинном авторе приписываемых Шекспиру произведений.

3

Затем были 2 публикации её в «Литературной газете», 4 – в «Литературной России», 3 – в «Дворянском Вестнике» и, наконец, документальная повесть – в журнале «Огонёк». Подобно тому, как «дома стены помогают», истинная версия, не встречая противоречий, проливает свет на то, что было непонятно до неё, и, как магнит железными опилками, обрастает многочисленными и естественными подтверждениями. Личность автора не может не просвечивать сквозь его произведения, так обратимся же к ней.

Я не знаю судьбы трагичнее…Не признанный собственным венценосным отцом и до сих пор потомством, скрывающий унизительное, по тогдашним понятиям, авторство пьес, не превзойдённых за всю историю человечества; опасно, для недостаточно легитимной королевы, близкий к престолу и потому (организатор первого в стране профессионального придворного театра) проведший 20 лет в почётной полуссылке в провинциальном городке
на границе с Шотландией и – сводный брат Елизаветы I – умерший бароном (низший титул высшего дворянства), воистину «отрезанный судьбой от титулов и славы, не ожидающий радости от того, что более всего ценит, » - как писал он в одном из сонетов (25, здесь и далее собственный перевод подлинника). Король трагедии на все времена, он знал о ней не понаслышке…

Она заглядывала уже в его колыбель: церковной записи о дне его рождения не сохранилось и, как мы увидим, не случайно, потому что отец его, король Англии Генрих UIII, одна из самых загадочных, мрачных и противоречивых личностей английской истории, в год его рождения безоглядно влюбился в юную сестру его матери, своей любовницы, Мэри Болейн…

4

ОТЕЦ

Говорят, нельзя быть достаточно осторожным в выборе своих родителей. Следует признать, что Хансдон оказался достаточно осторожным… В гениальности раннего Генриха UIII мало кто из современников сомневался. «Природа сделала для него всё, что могла», - писал один из них, и проще было перечислить то, чего он не мог и не умел, чем то, что он умел и мог. Он писал баллады и драмы (которые разыгрывал в узком кругу придворных), знал латинский, французский и немного итальянский, был медицински сведущим человеком. Неутомимый наездник, загонявший до 10 лошадей на охоте с собаками; неизменный победитель придворных рыцарских турниров. Поразительно, но почти все его дети (и даже внучатая племянница) были высокоодарёнными людьми, и среди них – первый трагик Земли, «человек двух тысячелетий», незаконнорожденный и не признанный им сын от Мэри Болейн, Генрих Тюдор, будущий лорд-камергер Хансдон, управляющий двора своей сводной сестры Елизаветы.

Следует, однако, упомянуть, что на фоне всех достоинств молодого Генриха UIII в его поступках всегда проступала некая вызывающая демонстративность, почти гротескная театральность, так сказать, игра на публику, которой был весь мир…И плохо было не то, что он писал, как отмечалось, драмы пером, а то, что во второй половине жизни он нередко завершал их топором палача…

В марте 1522 года он впервые увидел появившуюся при дворе дочь своего советника и посла во Франции, младшую сестру своей любовницы, Анну Болейн, под гипнотическое влияние которой подпал и оставался в течение 14 лет и ради брака с которой он (женатый на тёте испанского короля и германского императора Карла U, самого могущественного монарха мира) преодолел все мыслимые и немыслимые препятствия, не остановившись даже перед конфликтом с римским папой, наместником бога на земле, и реформацией, т.е. изменением веры своего народа. В жертву брака с ней были принесены: первый министр и правая рука короля, епископ Вулси, успевший умереть в преддверии Тауэра и казни; не успевший сделать этого кардинал Фишер и уважаемый королём лорд-канцлер Томас Мор, один из величайших людей в истории Англии. Четвёртой жертвой оказался родившийся в год встречи короля с Анной Болейн его второй внебрачный сын... Первый, герцог Ричмонд, был им признан.

Конечно, Генриху приходилось ждать, когда этот «плод» (15-летняя полудевочка) дозреет, но прежде всего нужно было немедленно порвать оказавшуюся (по тогдашним понятиям) кровосмесительной и порядком наскучившую ему, длящуюся уже второй год, связь с её красивой, чувственной, но простодушной старшей сестрой, и ни в коем случае не признавать сына от неё. Для короля, женатого на жене своего покойного старшего брата (что порицалось Библией), кровосмесительность связи уже была «больным местом», поэтому, видимо, он отдал распоряжение не делать церковной записи о рождении сына, и утверждать потом, что таковое имело место в 1524 году, т.е. через 2 года после разрыва отношений с его матерью (в числе достоинств Генриха UIII числилось и то, что он был превосходным юристом)… Вот почему историки длительное время ставили после предполагаемого года рождения Генриха Тюдора (Кэри, по фиктивному отцу) знак вопроса: 1524?

5

Сохранилось свидетельство викария Джона Хэйла, которому в 1535 году указали на «барчука Кэри» как на внебрачного сына короля, а в шекспировском «Венецианском купце» юный Ланселот, требуя, чтобы его называли «барчуком Ланселотом», т.е. намекая
на своё знатное происхождение, произносит загадочные, не связанные с сюжетом слова: «…Отец может скрыть своего сына, но правда, в конце-концов, всё равно выйдет наружу…» Да, эти слова не связаны с сюжетом пьесы. Они связаны с жизнью автора… То же можно сказать о строках из тематически парных сонетов 124 и 125:

«Если бы моя любовь была лишь дитя высокого положения,
Она могла бы как бастард Фортуны
быть лишена отца»…

и

«Что с того, что надо мной носили бы
королевский балдахин
Из показного, внешнего почитания?..»

А пронизывающая «Гамлета» щемящая, адресованная матери, обида разве не имеет биографической основы у непризнанного принца Генри Тюдора?.. (Один критик сказал о «Гамлете» что, это не пьеса, а жалоба наболевшего сердца…). А монолог Эдмона в «Короле Лире» - разве не подлинная апология незаконнорожденности?.. Чего стоит одна заключительная строка: «На помощь незаконным, боги!.. Наконец, главный, обрисованный с авторской симпатией, герой хроники «Жизнь и смерть короля Джона» - бастард Ричарда Львиное Сердце, Филип Фальконбридж…

Оставленная королём 19-летняя мать его ребёнка продолжала жить в одном из королевских дворцов (Ньюхолле) при его управляющем, её фиктивном муже, Вильяме Кэри, лелея надежду на возвращение непостоянного монарха и целиком посвятив себя воспитанию и образованию сына, который однажды, волею обстоятельств или под влиянием раскаяния, мог быть признан отцом и стать законным королём Англии Генрихом IX. То, что в течение 6 лет (после рождения сына и до скоропостижной смерти мужа) у Мэри не было других детей, подтверждает фиктивность брака и кровосмесительное отцовство короля. Последнее фактически доказывается 1522 годом рождения ребёнка, зачатого в 1521 году, в период любовной связи его матери с королём.

Примечательно, что после казни обвинённой в государственной и супружеской измене Анны Болейн, драматург на троне написал о ней трагедию, которую разыгрывал с приближёнными…

6

СЫН

В нём соединились разносторонние дарования отца с чувственностью и добротой матери, подобно тому как его большие миндалевидные, чуть смеющиеся, болейновские глаза были близко поставленными, как у короля. Кроме болейновских скул, правдолюбия, верности в любви и дружбе, он перенял от Мэри неистребимую склонность к сквернословию и непристойностям (впитанную, так сказать, с молоком матери), а также великолепный французский, бывший для неё, воспитанной при французском дворе, вторым родным языком. Мужеством и силой духа, способностью, когда этого требует справедливость или необходимость, быть беспощадным в словах и делах, а также прямотой и резкостью речи, он походил на свою любимую тётю, Анну Болейн. От отца он, кроме всего прочего, унаследовал многократно возросший драматургический дар, любовь к турнирам, состязаниям, верховой езде и приверженность к преувеличениям, которая в жизни воспринималась как безобидное хвастовство и простительная слабость, а в драмах, на театральной сцене, где не говорят, а кричат, пришлась как нельзя более кстати…

Принц королевской крови и единственный внук одного из богатейших людей Англии, графа Вильтшира, мальчик был окружён почтительными гувернёрами и домашними преподавателями, над которыми возвышалась уступчивая, любящая мать, противница принудительного обучения (судя по отмеченной современниками плохой латыни лорда Хансдона), оказавшаяся, если закрыть глаза на сквернословие, почти идеальной воспитательницей своего выше всякой меры одарённого сына…

Неизгладимо легло на душу трагичное впечатление детства – судьба и облик родной тёти, королевы Анны, смуглой черноглазой красавицы (как ему казалось) с пышными чёрными, в переливающихся драгоценностях, волосами… Своим живым умом та прекрасно понимала, какую роковую роль сыграла разбуженная ею страсть в судьбе сестры и племянника, и поэтому к естественному чувству бездетной (до 1533 года) тёти у неё примешивалось глухое чувство вины перед мальчиком. Нетрудно представить себе, что, высокомерная и властная перед завидующими и втайне осуждающими её придворными, она оттаивала душой, лаская и балуя племянника едва ли не более, чем его родная мать. Чуткий мальчик платил своей тёте той же монетой, причём его восхищение усиливалось обидой на мать, оказавшуюся не на высоте аналогичного положения. Не случайно в пьесах («Ромео и Джульетта», «Бесплодные усилия любви», «Как вам это понравится ») и сонетах (127, 130-132, 134) мелькает смуглая, со своенравным характером и острым языком, черноглазая и черноволосая женщина, как идеал красоты, в контраст общепринятому в то время эталону белокурой красавицы. Равным образом, не случайно, что его последней и большой любовью была смуглая дочь придворного музыканта-итальянца молодая Эмилия Бассано. И, хотя это, скорее всего, совпадение, жену его звали Анной…

7

Когда весной 1536 года, малолетнюю дочь казнённой королевы, Елизавету, объявив незаконнорожденной, сослали в отдалённый королевский замок Хансдон, сильно урезав при этом бюджет на её содержание, непризнанный принц Генри регулярно отвозил значительные суммы денег (в целом несколько тысяч фунтов) своей бедствующей сводной сестре. Кстати, эта, так и не отменённая впоследствии, по оплошности короля, декларация о незаконнорожденности в течение всего будущего царствования Елизаветы висела над нею дамокловым мечом ущербной легитимности, наложив неизгладимый отпечаток на историю Англии того периода (нескончаемая вереница заговоров, притязаний и опасений таковых). Став, вопреки тогдашним её перспективам, королевой,
Елизавета не забыла визитов сводного брата в Хансдон, и в 1559 году пожаловала ему этот замок с парком и титул барона Хансдона…

19 июля 1543 года в возрасте 40 лет умерла его мать, и с нею ушла в прошлое целая полоса жизни, закончилась мягкая её опека и домашнее образование…Ему 21 год, возраст совершеннолетия. По давней традиции английского дворянства, образование не считалось завершённым без поездки в Европу, которая разрешалась только по достижении совершеннолетия…Елизавета, по ходатайству добросердечной шестой жены короля, Екатерины Парр, возвращена ко двору…Деньги на заграничную поездку были: его и материнская доля громадного дедовского наследства (граф Вильтшир умер в 1539 году)…Куда? Через Нидерланды и Германию (между Францией и Англией в то время шла война) обкатанным маршрутом по Швейцарии в солнечную Италию, литература, театр и музыка которой были в тогдашней Англии всеобщим увлечением и модой. И, между прочим, знающему французский поклоннику Италии не составляло большого труда овладеть родственным французскому итальянским, чтобы читать в подлиннике и смотреть в театре восхищающие его произведения…

Судя по тому, что первый его сын родился в 1547 году, а он в том же году стал членом парламента, Генри Тюдор вернулся из заграничного путешествия не позднее 1546 года, и таким образом, мог провести в нём около двух лет.

Возникает вопрос, почему человек столь высоких родственных связей получил первое продвижение (членство в парламенте) лишь в 1547 году, в 25-летнем возрасте? (Для сравнения: признанный королём первый внебрачный сын уже в 17 лет был герцогом). Ответ прост: в этом году умер его отец, Генрих YIII, который не только скрыл своего второго внебрачного сына, но и, не покровительствуя ему, не давал хода, чтобы не подтвердить слухов о кровосмесительном отцовстве…

На престол вступил третий сын короля (герцог Ричмонд умер в 1536 году), сводный брат Генри Тюдора, десятилетний Эдуард YI, лучший друг возвращённый ко двору 14-летней Елизаветы, не без протекции которой Генри стал членом парламента, а в 1549 году получил два земельных пожалования.

8

В период царствования своей старшей сводной сестры, Мэри Тюдор, фанатичной католички, которую народ прозвал Кровавой Мэри, он был вынужден в 1556 году, когда та усеяла страну кострами инквизиции, в качестве протестанта (хотя и умеренного) эмигрировать с семьёй в Швейцарию. На родину он вернулся лишь через 2-3 года. Трудно себе представить, чтобы, живя столько времени рядом с любезной его сердцу Италией, он не посетил её, если не поселился в ней. (Впоследствии, когда знаменитый пират и адмирал Френсис Дрейк поднёс Елизавете модные в Италии драгоценные подвески, она передарила их своему италоману-кузену). Судьбоносным оказался для него 1558 год, когда на престол взошла его младшая сводная сестра, Елизавета. Он, сразу же после коронации, получил от неё рыцарское звание, а в следующем году – памятный им обоим замок Хансдон, титул барона, должность капитана королевской стражи, т.е. начальника личной охраны королевы, и несколько земельных пожалований.

В 1561 году он стал членом Тайного совета и кавалером ордена Подвязки, высшего ордена страны, которого удостаивались только лица королевской крови, а в следующем году, когда королева опасно заболев, думала, что она при смерти, именно его, своего сводного (а по материнской линии - двоюродного) брата послала она вместо себя
председательствовать на Тайном совете, фактически назначив своим наследником в случае её смерти…

В 1564 году он организовал при дворе первый в стране профессиональный театр, за что, при посещении Елизаветой Кембриджа, получил звание магистра гуманитарных наук, высшую учёную степень того времени…Театр, как известно, пришёл в Англию из католической Италии, точнее его привёз оттуда Генри Тюдор, лорд Хансдон…(Вот на что он потратил львиную долю времени своего пребывания за границей: на посещение итальянских театров и изучение законов сцены…) Однако, всем этим он нажил себе мощного недруга в лице фанатичного пуританина, считавшего театр одним из орудий дьявола, начальника Тайной полиции Френсиса Уолсингема, игравшего на струнах неполной легитимности королевы и имевшего на неё большое влияние. Это он отравлял её душу подозрениями о тайном притязании Генри Тюдора на трон, не советовал возвышать его титулами и держать подальше от двора и соблазнов заговора…

С 1564 по 68 год лорд Хансдон занят своим детищем – придворным театром, когда грянул «гром»: королева (видимо, с подачи Уолсингема) назначила его, чтобы предотвратить попытки освобождения только что заключённой в английскую тюрьму Марии Стюарт, Смотрителем границы с Шотландией и правителем приграничного города-крепости. Провинциальный (в 339 милях от Лондона), у пересечения границы с восточной прибрежной дорогой в Шотландию, особенно тихий после столицы, Берик и оставляющая массу свободного времени должность Смотрителя…Конечно он тосковал по Лондону, по друзьям, но более всего по театру, который создал, любил и к которому привык… В расцвете сил (ему было 46 лет), во всеоружии жизненного опыта и знаний, незаурядно и широко одарённый, внезапно оторванный от привычной среды и своего театра, человек, лицом к лицу с тишиной, книгами и 20-летним (!) досугом, он был наполовину вынужден создавать театр в своём воображении и переносить его на бумагу…Уникальность его дивных трагедий была в значительной степени обусловлена уникальностью его судьбы… И даже злой гений его, Уолсингем, невольно способствовал их появлению…

9

Что касается службы, то он первым делом и твёрдой рукой покарал приграничных мародёров, которые, в отместку, распускали слухи, что ему нравится вешать шотландских воров, как другим – охотиться. (Наш народ по такому поводу говорит: «Вора миловать – доброго погубить»). В феврале 1570 года он нанёс решительное поражение близ Карлайля вдвое превосходящим силам мятежников, о чем послал восторженное донесение королеве. В 1581 году он пишет Уолсингему, что впредь не будет заниматься шотландскими делами, поскольку его рекомендации систематически игнорируются…

В 1583 году он становится лордом-камергером – важная придворная должность с разнообразными обязанностями, в число которых входило и управление театрами крупных городов, однако, ещё должен был оставаться в Берике, чем давно тяготился. К тому же в июне следующего года он согласился быть неофициальным покровителем (цензором) лучшей лондонской театральной труппы, возглавляемой земляком Шекспира, Джеймсом Бербеджем, который экспансивно объявил себя «слугой лорда-камергера». Последний, видимо, увлёкся игрой премьера труппы, трагика Ричарда Бербеджа, впоследствии исполнителя главных ролей в его пьесах…Частые его отлучки из Берика вызвали (видимо, спровоцированный Уолсингемом) гнев королевы, которая пригрозила (как писал ему сын) поставить его на место… Однако, гнев сводной сестры длился недолго, ибо в 1586 году он ведёт важные переговоры с сыном Марии Стюарт, шотландским королём ЯковомYI (будущим монархом Англии Яковом I), о союзе с

Елизаветой в обмен на престол после неё. На следующий год после казни Марии Стюарт его возвращают в Лондон, а в 1589 году именно его послала королева в Шотландию с деликатной миссией восстановить оказавшиеся на грани разрыва дружественные отношения двух стран, что ему вполне удалось.

10

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА АВТОРСТВА, ИЛИ ОПАСНЫЙ ПРИДВОРНЫЙ   СЕКРЕТ ПОЛИШИНЕЛЯ

Первое упоминание о постановке шекспировских пьес (дневниковая запись театрального предпринимателя Филипа Генсло) относится к 7 марта 1591 года. Лорду-камергеру тогда было 69 лет. Спрашивается, почему он не ставил своих пьес раньше и начал делать это лишь в 1591 году? Тому 2 причины. Первая – то, что до начала XVII века зрителем театральных представлений в Англии было простонародье, посещать публичные театры для аристократов считалось зазорным, и они делали это в масках. Не менее зазорным было и сочинение пьес для простонародья. Их вообще не считали серьёзной литературой и первоклассные издатели не брали. Лишь начиная с 20-х годов XUII века, театр начал служить развлечением и для аристократов, и всё же когда придворный поэт-лауреат Якова I, Бен Джонсон, назвал свои пьесы «Трудами», он стал мишенью колких насмешек. А другой современник Хансдона, драматург Роберт Грин, заклинал своего друга, в известном антишекспировском памфлете, раскаяться, перестать богохульствовать, пьянствовать и писать пьесы…Такое, странное для нас, отношение к драматургии изменялось лишь постепенно.

Для сводного брата королевы, ближайшего к престолу человека, открытое предосудительное драматургическое авторство, разумеется, было заказано. Оставалось лишь строжайшее инкогнито, которое могло быть обеспечено покровом государственной тайны, гарантируемой тайной полицией и страхом смертной казни. Но незадача заключалась в том, что пока начальником тайной полиции оставался старый недруг поклонника католической Италии и организатора первого в стране театра, ревностный кальвинист Уолсингем, ловкий, опытный и неразборчивый в средствах разведчик, вполне способный организовать утечку информации и остаться в стороне, этот путь был для Хансдона тоже закрыт. Лишь в 1589 году, когда, в связи с пошатнувшимся здоровьем Уолсингема, его обязанности начал постепенно перенимать сын первого министра, Роберт Сесил, с которым у лорда-камергера сложились устойчиво хорошие отношения, для него забрезжила надежда увидеть свои пьесы на сцене…

Когда в 1590 году стало ясно, что Уолсингем не жилец (он умер в следующем году), Хансдон, видимо, признался своей сводной сестре в давнишнем своём «прегрешении», драматургическом творчестве, и представил на её суд образцы оного. Королева, женщина высокообразованная, умная и неравнодушная к театру, могла по достоинству оценить гений сводного брата и не только согласилась с его предложением о государственной тайне, но и, вероятно, дала понять Сесилу, что официальное утверждение его в должности начальника тайной полиции будет в значительной степени зависеть от того, как он справится с этой необычной задачей (во всяком случае, его утверждение последовало лишь летом 1596 года, когда умер Хансдон). Не в этом ли секрет особой тщательности сохранения тайны?..

11

Трудно представить себе лучшего её гаранта, чем этот безоглядно преданный королеве (она ласково называла его «мой карлик»), проницательный, хитроумный, твёрдый, справедливый, осторожный, находчивый, работоспособный и практичный, знавший европейские языки и толк в архитектуре, не чуравшийся театра, внешне неказистый человек, один из самых мудрых государственных деятелей за всю историю страны. Большой любитель и мастер тайны, Сесил даже свою личную жизнь окружил такой завесой таинственности, что через неё до сих пор с трудом проникает взор биографов, а его секретная, за спиной Елизаветы, переписка с будущим королём Яковом I стала известна лишь спустя два столетия. Мы ничего не знаем о месте и времени рождения его, 
сына первого министра, о его детстве, юности, воспитателях, учителях и друзьях, о женитьбе, рождении детей, смерти жены. Никаких записей о зачислении в Кембридж и получении степени, хотя известно, что он был членом совета Оксфорда. И это о первом с 1598 года министре Елизаветы и фактическом правителе Англии при книгочее Якове I!.. Его стиль - никаких письменных следов - навеян латинским изречением: "Написанное остаётся" (русский эквивалент: "Что написано пером, не вырубить топором").

Был и влиятельный ходатай за посмертное сохранение государственной тайны авторства Хансдона - его младший сын, Роберт Кэри, барон Лепингтон, фаворит Якова I (которому в своё время первым сообщил о смерти Елизаветы и провозглашении его наследником) и Карла I, сделавшего барона, своего (в бытность принцем) камергера графом Монмаут. (Примечательно, что уже на следующий год после смерти графа в 1639 году в печати появились стихи, содержащие фразу: "Шекспир, тебе хвала - молчанье").

И всё-таки, утечка информации о тайне авторства произошла, судя по записанному современником придворному анекдоту и тематически парным сонетам 111 и 112, в которых говорится о "несмываемом клейме ремесла" и "плебейском прегрешении", пятнающем имя автора, а также по сонету 72, где он, обращаясь к другу, пишет:

"Пусть моё имя умрёт вместе с телом,
Чтобы не позорить ни меня, ни тебя!.."

В анекдоте Шекспир называет себя кузеном королевы, а им был только Хансдон. Второе значение английского слова cousin - родственник не подходит, ибо граф Оксфорд и лорд-адмирал Говард, дальние родственники Елизаветы, не были "отрезаны от титулов и славы", как Хансдон и как пишет о себе автор 25-го сонета. Значит, этот приведённый в книге Дороти и Чарльтона Огбернов анекдот содержит прямое указание на Хансдона как автора произведений Шекспира. (Кстати, мы из своего опыта знаем, что единственный, кто не боится тайной полиции - это анекдот). Весьма прозрачный намёк на авторство лорда-камергера содержится и в знаменитом антишекспировском памфлете Роберта Грина, где он называет Шекспира, актёра труппы "слуги лорда-камергера", "всего лишь доверенным слугой" автора ("an absolute factotum"). Первое значение слова factotum - доверенный слуга и лишь второе - мастер на все руки, как его обычно переводят.

12

Поражает совпадение деталей загадочной смерти Грина в 1592 году, ставшего опасным для сохранения государственной тайны, и смерти Шекспира в 1616 году, когда, удалившись (после кончины Роберта Сесила) в родной Стратфорд, он стал, по сохранившейся легенде, прикладываться к бутылке (чего раньше не делал из-за риска разглашения тайны). И там и тут - смерть примерно через месяц после пирушки втроём, на которой пили вино, оказавшееся вредным для здоровья лишь одного из них. Грину было 34 году, Шекспиру - 52. Его компаньоны - приехавшие в Стратфорд поэт Майкл Драйтон и драматург Бен Джонсон, вероятный, как уже упоминалось, сотрудник тайной полиции (которая, видимо, не первый раз применяла подобную схему отравления медленно действующим ядом...)

Не следует забывать и о заранее предсказанной пустоте могилы Шекспира, т. е. о его достоверном лжеавторстве, и щедром вознаграждении Хансдона живому псевдониму, актёру своей труппы; а также о том, что наперсница и душеприказчица королевы, графиня Пембрук, истратившая на первое издание собрания шекспировских пьес громадную по тем временам сумму, планировала его выход к 100 -летию со дня рождения кузена королевы, а второе издание, как уже упоминалось, вышло к 110-летию со дня его рождения. Кстати, на деньги же королевы жена и дочери Хансдона воздвигли ему самый большой в Вестминстерском аббатстве надгробный памятник.

13

НЕОСПОРИМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Имеется и множество косвенных указаний (многократные совпадения необычных, характерных, иногда уникальных, черт личности и биографии автора сонетов и Хансдона), которые в совокупности с прямым указанием и отсутствием серьёзных противоречащих данных образуют трудно опровержимое доказательство хансдонского авторства, обрастающее по мере углубления расследования обильными подтверждениями.

Итак, плохая латынь (по свидетельству Бена Джонсона) и бросающееся в глаза прямодушие (лучше сказать, беспощадная правдивость) автора пьес и сонетов, качества, одинаково редкие среди образованных людей того времени; владение французским (на нём написана целая сцена в Генрихе U) при склонности к непристойностям и гиперболизации, отмеченным Пушкиным и Львом Толстым; интерес к ботанике и медицине (сонет 99, "Гамлет", "Бесплодные усилия любви"). Стыдящийся профессии (сонеты 72, 111, 112), т.е. лицо высокопоставленное ("не беден, не урод, не презираем", сонет 37), но "отрезан судьбой от титулов" (сонет 25); изгнанник (сонет 29), имевший достаточно досуга, чтобы приобрести энциклопедические познания и самый большой словарный запас в англоязычной литературе и написать 36 пьес, 2 поэмы и 154 сонета; знающий толк не только в театре, но и в военном деле (судя по батальным сценам его хроник); "бастард Фортуны, лишённый отца" (сонет 124), несчастливец, проклинающий свою судьбу (сонеты 29, 37), отрезанный ею от славы, и не ждущий радости от того, что больше всего ценит (сонеты 25, 29)...

Да ведь это словесный портрет Хансдона!.. В самом деле: "безлатынность" и прямота, о которых упоминает его современник Роберт Нантон; впитанные с молоком матери французский, сквернословие и склонность к непристойностям; отмеченная Нантоном смахивающая на хвастовство любовь к преувеличениям (видимо, унаследованная от отца); засвидетельствованный другими современниками интерес к ботанике и медицине; отрезанность от титулов и славы, которая, как ключ к замку, подходит к непризнанному принцу крови и сводному брату королевы, так и умершему бароном и вынужденному скрывать авторство покоривших потом весь мир трагедий под покровом государственной тайны; конечно, изгнанник (20 лет полуссылки в далёком Берике) и конечно, не обременённый до 25 лет ни службой, ни придворными обязанностями, Смотритель границы имел очень много вынужденного досуга для творчества и пополнения знаний; военачальник, одержавший под Карлайлем победу над превосходящими силами мятежников (интересно было бы сравнить стиль его восторженного донесения королеве с описаниями батальных сцен в хрониках); Генри Тюдор, королевский бастард, не признанный отцом; несчастливец, не могущий не проклинать свою (нарочно не придумаешь) трагичную судьбу...

Особо следует выделить уникальные сочетания признаков, "родинки", совпадение которых у автора сонетов и Хансдона равносильно прямому указанию на личность последнего.

14

Подобным является совпадение признаков действующих лиц и деталей фабулы любовного романа Хансдона с Эмилией Бассано и автора сонетов со "смуглой леди".

Так, автор - старик (сонеты 22, 62, 63, 73, 138), но у него длительная любовная связь с молодой весьма смуглой женщиной, которая изменяет ему с его молодым другом, а потом (сонет 142) выходит замуж (не за друга), но связь с автором продолжается (сонеты 142, 152)... Все сонеты, как и обе поэмы, вышедшие в 1593 и 94 годах, адресованы, (судя по
издательскому посвящению) другу автора, причём сонет 26 мало отличается от посвящения юному графу Саутгемптону второй поэмы.

Хансдону в это время шёл 72-й год. Его роман с молодой женщиной, дочерью музыканта-итальянца, Эмилией Бассано, по времени и деталям в точности повторяет роман автора сонетов со " смуглой леди": забеременев (не от престарелого лорда- камергера), Эмилия в 1593 году фиктивно выдаётся замуж, и у неё рождается сын, но связь с Хансдоном продолжается, а после его смерти Саутгемптон почему-то длительно покровительствует мужу Эмилии, пока не производит его, придворного музыканта, в ротмистры... Очень "трудный" вопрос: кто был отцом сына Эмилии, кстати, названного, как и Саутгемптон, Генри?..

И, ещё более редкая, чем любовная связь пожилого с молодой, дружба старика с юношей, причём сонет 20 начисто отметает гомосексуальный подтекст со стороны автора... Хотя высокая мужская дружба была тогда в моде, возрастная разница между ними столь велика, что на людях они должны были скрывать свои дружеские отношения, чтобы не бросить на них тень (сонет 36)... Старик-автор не раз утверждает, что вся его жизнь - в молодом друге и что она кончится вместе с их дружбой (сонеты 75, 93, 112)...

Хансдон умер, как свидетельствуют современники, "от непонятного огорчения" через два неполных месяца после того, как Саутгемптон отправился в полную опасностей военно-морскую экспедицию.. Таким образом, от Саутгемптона к Хансдону, через Эмилию, её сына и мужа и даже через саму смерть лорда-камергера тянется вполне прослеживаемая нить, указывающая на весьма необычную дружбу при возрастной разнице в 51 год!..

Третье уникальное совпадение состоит в том, что никакая иная кандидатура, кроме хансдонской, не объясняет, почему автор сонетов, столь горячо любящий своего друга, не откликнулся ни единой строкой на его заключение в Тауэр, (после провала заговора Эссекса в 1600 году), на его мужественно поведение во время суда, на смертный приговор, позднее заменённый пожизненным заключением, и почти 4 года пребывания в Тауэре?.. Ответ один: автора уже не было в живых, и создание сонетов (154 за 1592-95 годы) прекратилось с его смертью в 1596 году, хотя Шекспир прожил после этого ещё 20 лет, включая 1609-й год, когда они были опубликованы с посвящением издателя, в то время как две "шекспировские" поэмы вышли в 1593 и 94 году с пространными посвящениями автора. Объяснение заключается в том, что, будучи лишь оплаченным псевдонимом, Шекспир ничего не знал о глубоко личных стихах своего покойного патрона, и их отдал издателю мистер W. H., которого, как он пишет, "обещал обессмертить наш вечно живой поэт". Кстати, W. H. - переставленные, что тогда практиковалось, инициалы Саутгемптона (Wriothesley, Henry).

15

Вообще нет ни одной убедительной датировки написания пьес позже 1596 года, когда, как мы знаем, умер Хансдон, а потуги так или иначе привязать их к дате первой постановки не заслуживают серьёзного внимания.

Что касается намёков на реальные исторические события, то им весьма препятствовал специальный указ Елизаветы, запрещавший изображение на сцене правящего монарха или текущих политических событий, поэтому такие аллюзии, если они и имели место, не могли быть достаточно прозрачными, чтобы допустить бесспорное истолкование... Единственным примером такого рода является фраза из "Макбета" (акт IU, сцена I):

"Но в зеркало я вижу...
Сплошную вереницу королей...
С двойной державой"

Явное предсказание воцарения (в 1603 году) шотландского короля Якова UI в качестве английского монарха Якова I, кстати, весьма уместное в устах Хансдона, ещё в 1584 году ведшего с шотландским королём переговоры о союзе с Англией взамен на престол после Елизаветы... (Кстати, вероятно неслучайно "Макбет" не был поставлен при её жизни).

Кроме того, проясняется обоснованность мнения многих критиков, что шекспировские пьесы последнего периода производят такое впечатление, будто они написаны драматургом другой школы... Похоже, что когда перебеленные черновики Хансдона начали подходить к концу, корыстный лжеавтор не брезговал ставить подпись под чужими подражаниями пьесам его покойного покровителя. Подлогом больше, подлогом меньше...

И ещё один поразительный факт: в 1611 году появляется сборник из нескольких поэм Эмилии Ланье (в девичестве Бассано), жены ротмистра Альфонсо Ланье - своего рода ответ "смуглой леди" на сонеты, хотя они прямо не упоминаются. В этом сборнике Эмилия предстаёт воплощением добродетели, этакой Лукрецией из второй шекспировской поэмы, полной противоположностью "смуглой леди". Видимо, узнав себя в сонетах, она испугалась, что это могут сделать и другие, и поспешила доложить всему миру, какая она невыносимо добропорядочная женщина. Разве можно после этого подумать, что она имеет что-либо общее с этой коллекцией пороков, "смуглой леди"?

Второй мотив сборника - возмущение мужчинами, всем мужским родом, их неблагодарностью, жестокостью, тиранией и оправдание, даже восхваление женщин - тоже прозрачен, хотя и похищен из второй поэмы Шекспира. В общем, если у кого-либо и оставалась тень сомнения в идентичности Эмилии и "смуглой леди", она должна после этого исчезнуть...

16

В целом, вероятность многократных случайных совпадений (я насчитал около 40 и бросил считать) нетривиальных (иногда уникальных) особенностей личности и жизни автора сонетов и Хансдона, при упомянутом прямом указании на авторство последнего и отсутствии противоречащих фактов, эта вероятность (разведчики говорят, больше двух совпадений - не совпадение) столь ничтожна, что её можно исключить и считать, что речь идёт об одном и том же лице. (Кстати, иногда, опираясь на несопоставимость художественного уровня трагедий, поэм и комедий, говорят о коллективном авторстве, вместо того, чтобы иметь мужество признать, что величайший трагик может быть всего лишь крупным поэтом и второстепенным комедиографом... Иными словами, архигениальный драматург, судя по именуемой остротами вымученной игре словами в его комедиях, был попросту лишён природного дара остроумия...).

Автор просит извинить его, если это прозвучит нескромно, но факты - упрямая вещь, и трудно избежать вывода о том, что, по-видимому, окончательно решена проблема, которую называют величайшим детективом мировой литературы, и полностью разоблачён "самый большой и успешный", по словам Джеймса, "обман в истории человечества"... НеповторимостьХансдона - в органичном слиянии великого дара трагика с не менее трагичной судьбой...

Настанет время, когда на титульном листе собрания сочинений вместо: «Вильям Шекспир» можно будет прочесть: «Генри Тюдор, лорд Хансдон»; когда памятник его псевдониму будет вынесен из Вестминстерского аббатства, а миллионы туристов перестанут поклоняться пустой могиле лжеавтора. Однако уже сейчас, перефразируя Гейне, можно сказать: "Бог конечно, главнее. Но после него - Хансдон..."

НИКОЛАЙ КАСТРИКИН

Примечание.
Этот материал докладывался Николаем Фёдоровичем КАСТРИКИНЫМ (часто с новыми добавлениями):
1. На журфиксе в Российском Дворянском собрании - 17 февраля 1998 года
2. В центральном Доме учёных - 20 октября 1999 года
3. В аудитории № 1060 филфака МГУ им. М.В. Ломоносова - 26 ноября 1999 года
4. В доме-музее К.С. Станиславского - 22 января 2000 года
5. В Литературном институте - 16 марта 2000 года.